«Черная дыра, поглотившая солнце»

Словами, стоящими в названии этой статьи, можно определить место, которое находится недалеко от Варшавского шоссе в Москве. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II дал этому месту не менее точное название - «Русская Голгофа». И это все - о Бутовском полигоне. Об этом месте, где несколько десятков лет назад произошла страшная человеческая трагедия, я узнала от настоятеля храма в поселке Белые Берега о. Алексия. Ему вместе с другими священнослужителями Брянской Епархии посчастливилось два года назад побывать на этой земле. С тех пор я искала случая посетить памятное место и поклониться праху пострадавших и убиенных здесь мучеников.

Теплым и безмятежным июньским утром я приезжаю сюда рейсовым автобусом из Москвы. Выйдя на конечной остановке, сразу захожу в удивительно красивый и нарядный, недавно отстроенный и освященный в честь новомучеников и исповедников Российских, храм. От молочного цвета стен исходит тепло, золотятся купола. По округе разносится колокольный звон, приглашающий на обедню. Слева от входа высится величественный Крест - Голгофа. Сразу задаюсь вопросом: что могут означать такие огромные размеры креста, словно пронзающего синь неба своей вершиной? Может, этот крест символизирует величину трагедии, происшедшей здесь? А может этими размерами мы, потомки, стараемся передать свое чувство вины перед теми, кому не довелось дожить до наших благополучных дней? Территория вокруг храма, как и подобает, ухожена: цветут розы и поздние пионы, радуют взор озорные разноцветные анютины глазки. В глубине двора прячется маленький детский городок с качелями, каруселями, сказочной резной беседкой. Поставив свечи в храме и помянув невинно пострадавших мучеников, спешу на главную территорию мемориального комплекса, который расположен через дорогу от храма. Дощатый, прочно сбитый высокий забор обтянут сверху колючей проволокой, и это сразу настораживает. Захожу на территорию полигона с опаской и внутренней дрожью. У входа меня встречает небольшая бревенчатая церквушка с колоколенкой. Сразу охватываю взглядом всю территорию полигона. Тихо, солнечно, просторно и...ни одной души! Стрекочут кузнечики, поют птицы, сладко благоухает зацветающая липа. Но почему - то от этой райской безмятежности сжимает горло и больно глотать. Всю территорию большой поляны в разных направлениях расчертили ровные и широкие холмы. Как их много! Это и есть знаменитые погребальные рвы, ставшие местом упокоения десятков тысяч людей. Дорожки, посыпанные мелким, почти неслышно шуршащим гравием, приводят меня сначала к памятному камню, потом к Поклонному Кресту. И только после подхожу к стене из грубо сколоченных досок. На них набиты мраморные плиты с именами служителей церкви: монахов и монахинь, дьяконов, священников. На отдельной плите высечено имя человека, о котором прежде приходилось много читать, - митрополита Ленинградского Серафима (Чичагова). Почему плиты набиты на доски? Будет ли здесь когда-нибудь достойная Стена Памяти? А может и неуместна здесь мраморно - гранитная помпезность? Не у таких ли грубых и выщербленных стен расстреливали людей сталинские палачи? Мысли теснятся в голове и не дают покоя. Как такое могло произойти в нашей стране? Стоило ли то «светлое будущее», которое строили люди новой эпохи, таких немыслимых жертв? Какой страшный механизм мог запустить машину смерти - ломающую, уничтожающую, рвущую на части?
Сажусь в тени под липами и листаю только что купленную в храме книгу «Бутовский полигон».

Изначально место это именовалось селом Дрожжино. Позднее, когда там стали добывать строительный камень бут, и село, и полустанок рядом с построенной железной дорогой переименовали в Бутово. В окрестностях этого удивительно красивого места находились имения графа С. Шереметева, князя П. Волконского и других известных людей. Но особенно расцвело село в годы владения усадьбой Иваном Леонтьевичем Зиминым в начале двадцатого века. Иван Леонтьевич принадлежал к многочисленному роду Зиминых, среди которых были и текстильщики, и музыканты, и коневоды. Более двадцати лет прожил И. Л. Зимин вместе со своей женой, певицей оперного театра Софьей Ивановной Друзикиной, в Бутово, выезжая в Москву лишь по самым важным делам. Это были годы обоюдного семейного счастья. Немногие старики, дожившие до наших дней, вспоминают красивый барский дом, чудесных орловских рысаков, разведением которых занимался хозяин имения. Не равнодушны были Зимины и к судьбе крестьян: помогали им без всяких просьб с их стороны. Для постоянных и сезонных рабочих в имении были построены добротные деревянные дома. Когда в 1914 году началась война, все мужчины семейства Зиминых ушли на фронт. Иван Леонтьевич проявил себя в боях как храбрый воин и за геройский поступок был награжден Георгиевским крестом IV степени. Однако в этом райском уголке Подмосковья семье Зиминых пришлось пережить и немало скорбей. События 1917 года поначалу никак не отразились на судьбе имения. Опасаясь мародерства и разграбления, Иван Леонтьевич сам явился в местный исполком и объяснил начальству, что чистопородные лошади требуют охраны и особой заботы со стороны властей. Его оставили управляющим конным заводом, однако и сам завод, и все имение вскоре были национализированы и объявлены государственной собственностью. Софье Ивановне вместе с детьми были выделены две комнаты в Москве, а сам хозяин продолжал жить и работать в Бутово. В 1930 году в сельском хозяйстве произошли большие перемены. Разведение лошадей стало не нужным делом, и орловских рысаков стали использовать только в хозяйственных целях. Зимина обвинили в том, что он «не утвердился на позициях социалистического хозяйствования». Потом последовали снятие с должности и выселение из Бутова.
Но жизнь продолжалась. Софья Ивановна преподавала в консерватории и кое - как перебивалась в трудные годы с детьми. Она и предположить не могла, что в это время происходило в милом ее сердцу Бутове.

В конце 1936 - начале 1937 г. в стране стали происходить «чистки», многочисленные политические процессы. Было вынесено большое количество смертных приговоров, и сразу возникла необходимость обустройства «спецобъектов» в ближайшем Подмосковье. Выбор пал на Бутово, которое поначалу использовалось как полигон для стрельб, и бывшую дачу Ягоды, на земле которой разместился совхоз НКВД «Коммунарка». Знаменитый приказ № 00447 от 30 июля 1937 года за подписью Ежова открыл дорогу массовым расстрелам «бывших кулаков, уголовников и прочих антисоветских элементов». «Если во время операции будет расстреляна лишняя тысяча людей - беды особой в этом нет», - писал Ежов в разъяснениях к приказу. Арестовывали и расстреливали крестьян - единоличников, мелких служащих, бывших дворян, церковных служителей. Местные жители, зная о полигоне, как о месте для стрельбищ, поначалу не обращали внимания на выстрелы, доносившиеся со стороны полигона. Постепенно об этом странном и подозрительном месте поползла дурная слава. Полигон стали обходить стороной. А исполнителей приговоров в это время награждали правительственными наградами «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших правительственных заданий». Имеются сведения, что эти люди (можно ли их называть людьми?) иногда сходили с ума, кто- то из них застрелился, кто- то повесился. В угоду новой власти лились стихи и песни. Вот что, например, пел в своих стихах - гимнах восточный акын Джамбул:

Скорпионы, по мнению Джамбула, - подростки и восьмидесятилетние старики, церковнослужители и рабочие. Впрочем, сам Ежов не оказался ли тем самым ядовитым насекомым, жалящим всех и, в конце концов, самого себя? Судьба его, как известно, была печальной: он сам стал жертвой режима.
До августа 1937 года расстрелянных хоронили в ямах - могильниках. Как правило, приговоренных людей подводили к краю ямы и стреляли в затылок. Есть сведения, что для умерщвления использовали и машины - душегубки. С августа тридцать седьмого, когда казни в Бутово приняли огромные масштабы, «методику» расстрелов и захоронений пришлось изменить. В Бутово был доставлен мощный экскаватор «Комсомолец», предназначенный для рытья каналов. Полигон «расчертили» громадные рвы длиной в сотни и шириной в 4 - 5 метров.

Кто лежит в погребальных ямах? Обратимся к статистике, усугубляющей страшную картину массовых расстрелов. 11 300 человек - жители Москвы и Подмосковья. Много казненных с Украины, Урала, Дальнего Востока, десятки иностранных граждан, особенно немцев. Мужчин расстреляно здесь 19 903 человека, женщин - 858 человек. Если говорить о классовой принадлежности, то более всего казненных составляли рабочие, затем по численности следуют служащие советских учреждений. Много жертв из среды колхозников и крестьян, которых, вопреки логике, следователи в документах именовали «землепашцами» и «хлеборобами». Вслед за крестьянами по количеству расстрелянных следуют люди, пострадавшие за веру. Об этой категории замученных на полигоне людей хочется сказать особо. Гонения на церковь, как известно, начались еще в 1917 году. Тогда начали грабить церковное имущество, закрывать храмы и монастыри, переоборудовать их в детприемники, гаражи для техники, овощехранилища. В 1922 году В. Ленин писал Молотову: «Я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли это в течение нескольких десятилетий...Чем больше представителей реакционной буржуазии и духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Арестованным за веру предъявляли обвинение по 58 статье УК РСФСР («антисоветская агитация», «контрреволюционная деятельность»). Судили за «недоносительство», «приют бездомных священников», «совершение служений без патента». Пытки применяли самые изощренные: вешали и распинали на царских вратах и крестах, морили голодом, насиловали. Как писала в своем письме - жалобе 49-летняя монахиня Анна Мячина, жившая при монастыре с детства, над нею надругались во время допроса, когда она отказалась ставить подпись под вымышленным обвинением. И только когда следователь пригрозил отдать ее для издевательства над плотью охранникам, несчастная монахиня подписала обвинение. Самым старшим в священническом чине принял мученический венец митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов). Это был разносторонне одаренный человек: историк, воин, музыкант, художник, собственноручно расписывавший храмы. По благословению своего духовного отца, Иоанна Кронштадского, он оставил военную службу и принял священнический сан. Это он написал первую летопись Серафимо - Дивеевского монастыря. Во многом, благодаря именно его заслугам, преподобный Серафим Саровский был прославлен в лике святых. И, несмотря на все эти заслуги, его, восьмидесятидвухлетнего, обездвиженного из - за водянки ног, давно отошедшего на покой по старости, волокли на допросы и к месту расстрела. Большинство христиан на вопрос об отношении к власти говорили, что она «послана Богом за грехи». «Я заявляю, - говорил на допросе священник Владимр Амбарцумов, - что советская власть есть явление временное, как и всякая власть». Кроме православных христиан жертвами террора стали 160 баптистов, около 50 старообрядцев, несколько мусульман, лютеран, два раввина. В начале 1997 года владыка Серафим (Чичагов) был причислен к лику святых. А в 2000 году после Архиерейского собора сонм святых пополнился еще 129 именами новомучеников.
«Рече безумец в сердце своем: несть Бога»,- писал когда - то псалмопевец Давид. Новая власть безумной себя не считала. Однако, заявив, что Бога нет, а религия - это опиум для народа, творцы «светлого будущего» спешно стали насаждать новую веру. Иконы заменялись портретами вождей, вместо взорванных храмов на центральных площадях советских городов как грибы стали вырастать статуи. Их объединяло одно: монументальность и жест, указывающий, в какой стороне следует искать тот самый пресловутый коммунизм.

В статье использован материал книги «Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. Ред. В. П. Шанцев. Москва, 2007 год.

Лариса Каршкова прихожанка храма пос. Белые Берега. Фото автора.

Статьи

«Черная дыра, поглотившая солнце»