Статьи

В гости

В гости

        Моросит мелкий, холодный дождь, какой обычно бывает в конце лета. Двор пустой. В погожие дни здесь многолюдно: носится детвора, скрипят карусели, качели. Суетливо, шумно, весело. На лавочках в такие дни восседают старушки: им всегда есть о чем поговорить. Но это в погожие дни.

        А сейчас противная морось загнала всех в квартиры, и двор будто вымер. Лишь редкая глупая птица вылетит из-под козырька крыши, но и та тут же торопится спрятаться обратно.

         Посреди двора стоит Федосьевна – старушка лет семидесяти пяти. За плечами ее самошитная котомка на веревочных лямках. Время от времени она поправляет лямки, больно натирающие сутулые плечи, и крутит головой то вправо, то влево, бросая взгляды на окна домов. На ногах у нее черные вязаные чулки из овечьей шерсти, глубокие резиновые галоши. Лоб почти не виден из-под надвинутого шалашиком платка не первой свежести, который она называет полушалком. Федосьевна выглядит жалко и неопрятно. Она замерзла, сжалась и похожа сейчас на промокшую, нахохлившуюся птицу. Глубокие складки в уголках губ поникли, подбородок трясется от холода. С лица стекает влага и повисает унылыми каплями на носу, подбородке.

        Федосьевна смотрит то на один дом, то на другой. В пятиэтажных домах, расположенных один против другого, живут ее дети – сыновья со своими семьями. У Яши трое детей, у немого Толи тоже трое. Сыновья у нее непьющие, работящие, и семьи их живут хоть и не богато, но в достатке, не голодают. Работают и невестки – обе бойкие бабенки. Они держат своих мужей в кулаке, рюмку наливают только в большие праздники, к мужниным калымам относятся одобрительно. В общем, все у них благополучно.

       Но беспокойная Федосьевна не верит в сыновнее благополучие. В ее памяти еще не истерлась нужда военных лет, когда муж ее воевал, и ей одной приходилось поднимать пятерых ребятишек. Да и разве можно быть благополучным и сытым в городе, где нет коровы,  кур, поросят – словом, того, чем кормится деревня. Поэтому Федосьевна, отложив свои хозяйственные заботы, раз в неделю выбирается в город – навестить сыновей и внуков и отвезти им деревенские гостинцы. К поездкам старушка готовится тщательно: собирает яйца, заставляет деда рубить куру, ну а уж молоко – так это обязательно. Федосьевна соблюдает очередность и следит за тем, чтобы все было справедливо, ведь у обоих сыновей семьи немалые. Если на этой неделе она была у Яши, значит, в следующий раз приедет с гостинцами к Толе.

       Несмотря на то что старушка и работящая, и не жадная, и внуков на лето привечает, невестки ее не любят. Одна не любит Федосьевну за язык, другая – любительница порядка и чистоты – за грязь, которую старушка каждый раз тащит в ее в городскую квартиру. Где она находила эту грязь – Федосьевна не понимала сама.  Не только галоши ее, но и подол юбки, и вязаные чулки всегда были вымазаны жирной глинистой грязью. Когда она заходила в дом Яши, жена его, Лина, подбоченившись, преграждала дорогу старушке и выразительно смотрела на ее галоши. Она не хотела ни свекровкиных яиц, ни кур, ни молока. Это и стало причиной того, что бедная Федосьевна  оказалась в непогоду на улице: Лина в очередной раз, увидев пуды глины на ее обувке, просто вытолкала  старушку из квартиры.

          Идти в дом напротив, к Любе, Федосьевна тоже не отважилась: та не могла простить ей старых обид. Немой сын Федосьевны, Толя, нашел себе жену под стать – полуглухую Любу. Старушка считала, что это несправедливо, и совсем не одобряла выбора любимого младшего сына, опасаясь, что и дети у них могут родиться немтырями. Люба это почувствовала сразу, и между ней и свекровью возникла та взаимная неприязнь, которая и в хорошие минуты общения читалась в колючих взглядах и натянутых улыбках. Помнила невестка и обидные слова свекрови, после того как родила двойню – мальчика и девочку. Тогда Федосьевна, вместо того, чтобы порадоваться и сунуть рублик, брякнула: «Куда вам управиться сразу с двоими. Хоть бы один помер, что ли». Люба за эти слова хотела спустить дурную свекровь с четвертого этажа, да муж удержал.  Такие словесные промашки у Федосьевны случались частенько, поэтому невестки ее и не жаловали. Они обе готовы были жить впроголодь, лишь бы как можно реже видеть свекровь. Но Федосьевна, в отличие от невесток, зла и обид не помнила и раз в неделю, укладывая гостинцы в котомку, рассуждала: «У Толи я намедни была, ноне поеду к Яше».

       Федосьевна стоит среди двора и мокнет. Набрякла и прилипла к ногам юбка, мокнет, плачет душа. Старушка сглатывает капли дождя вместе со слезами  и думает: что же делать? Молоко в бутылке может прокиснуть, да и кура без погреба завоняет. Ехать обратно в деревню поздно, пока доберешься до вокзала – последний автобус в деревню уйдет. 

       И вдруг она слышит:

     – Тетя Нюра! Ты кого ждешь?

      Федосьевна оборачивается и замечает полную женщину – Дусю, жену своего племянника, которая торопится с работы домой. Ковыляя, старушка подходит к Дусе:

   – Привезла Яше молока, куру дед зарубил.

   – И что? Почему на улице стоишь?

   – Так не пускают.

   – Кто не пускает?

   – Так Лина.

   – А Люба?

     Старушка обреченно машет рукой.

   – Ну, пойдем ко мне. Ты вся мокрая.

     Они идут к Дусе, которая живет в том же районе  неподалеку.

     Войдя в квартиру и сняв галоши, Федосьевна развязывает котомку и достает курицу. Шея у курицы посинела и обвисла, в узеньких щелках потухших глаз читается  укор всей неприветливой родне.

   – Дуся, забери курицу, пропадет. Лапшу сваришь.

   – Нет, тетя Нюра, не возьму. Ты же детям везла.

   – Так не пустили же. Куда я теперь ее дену?

     Федосьевна достает бутыль молока, заткнутую пробкой из стиснутого куска газеты.

   – Ну, хоть молоко возьми.

   – Убери все, тетя. Завтра утром поедешь на базар и продашь.

      Старушка пьет чай, обиженная душа ее оттаивает, и она уже повеселевшим голосом рассказывает Дусе деревенские новости. Привыкшая спать дома на лавке, Федосьевна отказывается ложиться на диван и просит постелить ей на полу.

        Наутро Дуся торопится на работу и, провожая старушку, вытаскивает из холодильника курицу. Федосьевна протестует, не хочет брать ее назад, но Дуся, видимо зная, что из-за этой курицы могут возникнуть неприятности с бабкиными невестками, категорически отказывается. Федосьевна обиженно заталкивает курицу в котомку,  благодарит за приют и, поджав губы, уходит. Выйдя на улицу, она снова крутит головой по сторонам, соображая в какую сторону идти. Выбрав направление, она торопливо, шлепая в галошах по лужам, шагает в сторону вокзала.  Котомка за ее спиной болтается. Болтается, выглядывая из мешка и синюшная птичья шея, второпях не уложенная как следует. Старушка спешит на автобус, и в голове ее выстраиваются планы: «Этот раз не проведала Толю с Любой, следующий раз проведаю. Обязательно проведаю. Дед петуха зарубит, сметаны крынку соберу…»  Бледная  курицына голова на тощей шее в такт ее мыслям болтается и поддакивает: «так-так, так-так…»